Андрей Арямнов: если Гончарова не уберут, медаль в Лондоне не гарантирую
Мы все воспитаны по-разному. И боль у каждого своя. Мне захотелось посмотреть на Андрея АРЯМНОВА, который в последнее время изрядно потрепал общественное мнение, несколько с другой стороны.
Олимпийского чемпиона привезла на встречу очаровательная хрупкая
брюнетка по имени Ольга. Она наотрез отказалась фотографироваться
вместе с Андреем, а тот настаивать не стал. Оставив своего будущего
мужа мне на растерзание, Ольга покорно удалилась в соседнюю комнату
и два с лишним часа его дожидалась, не проявляя никаких признаков
нетерпения.
С Арямновым мы не были знакомы. К встрече он готовился, пытался даже прочесть в интернете мое последнее интервью с министром. Увы, в тот день оно до конца не открывалось, и Андрей сетовал, что газету сложно поймать в киоске. Начав разговор довольно спокойно, быстро закипел, распалился и так разошелся, что я невольно подумала: так складно и одновременно эмоционально излагать способен далеко не каждый.
Сущая мука
— Тяжелая атлетика — вид не особо популярный. Мы спокойненько работаем в своем зале. Фанатами не избалованы. У нас даже спонсора быть не может.
— Что за ерунда? За вашим видом президентским указом закреплен “Белтаможсервис”, который должен ежеквартально давать федерации не менее 15 процентов годового госбюджета национальной команды.
— Первый раз слышу. Нет, я знаю: у штангистов один спонсор — Национальный олимпийский комитет. Потому что после Пекина было так: мне позвонили с одного борисовского завода: “Хотим на каждой пачке нашей продукции помещать твое фото. Будем давать тебе за это по две-три тысячи долларов в месяц”.
— Классно!
— Да. Но потом я дал реквизиты руководству команды. Больше на меня никто не выходил…
— Интересная история.
— Знаете, мне кажется, тот же НОК вспоминает про тяжелоатлетов только по большим праздникам. Не видел никого оттуда с самой Олимпиады. Какое олимпийское движение?! Кому мы там нужны? Очень хочу, чтобы к спортсменам из нашего вида спорта относились по-человечески, исходя из нормальных, нравственных понятий.
...Раньше в Советском Союзе все занимались борьбой и штангой. Или лыжами — там, где снег лежит. У меня, например, все родственники на лыжах бегали. Семья жила в Свердловске...
— Надо же, а я родилась в этом городе.
— Моя мать из Первоуральска, отец из Башкирии. Брат (у нас четыре года разницы) родился в Свердловске, а я уже в Борисове. Отец умер, когда мне было четырнадцать лет, поэтому до сих пор не знаю, по какой причине мы перебрались в Беларусь. Папа астмой болел с детства, она ему от бабушки передалась. Болезнь начала прогрессировать в четырнадцать лет. У меня тоже есть подозрения на астму: испытываю проблемы с дыханием. И если бы в спорт в десять лет не пошел, еще не известно, что было бы со здоровьем.
— Скажи, в кого ты такой силач? Все, даже недоброжелатели, признают твой бесспорный талант.
— Просто я чрезвычайно работоспособный. Со временем это качество “перелилось” в профессионализм. Не люблю глупо идти по неверному пути. В тренировках выбираю правильные упражнения. Ненавижу ошибаться. Ехать на соревнования наугад — не по мне. Всегда точно знаю, на что способен.
— Откуда такие качества? Кем был папа?
— Он рассказывал, что в детстве занимался баскетболом. При маленьком росте (167 сантиметров) закладывал мяч в кольцо. Взрывные качества — это точно у меня от отца. На тренировках запрыгиваю вот на такую высоту (Арямнов проводит линию на уровне сердца. — “ПБ”.).
Наш вид чрезвычайно тяжелый. Мы должны контролировать все группы мышц. Даже у человека с моим опытом и знаниями иногда опускаются руки — если со стороны нет никакой помощи. Как-то нечаянно получилось, что я шел сквозь преграды сломя голову, через травмы к своей цели и достиг ее. Чтобы выиграть медаль, надо собрать целую кучу мелочей. И я сумел. Однако теперь приходится нелегко… Мне очень жаль об этом говорить, но сейчас почти нет тренеров, которые в достаточной мере знают о профессиональной тяжелой атлетике.
Быки на убой
— Куда же делись специалисты?
— Например, Курлович (двукратный олимпийский чемпион в тяжелом весе. — “ПБ”.) — заместитель председателя федерации Шпилевского. С пацанами в зале он не работает, не рассказывает, как предупредить травмы, что начинается после веса в двести килограммов. И вообще очень мало кто знает, что такое двести кило на штанге и что происходит дальше. А идет вибрация металла. Чтобы толкнуть, надо жестко сделать грудь, чтобы штанга при подседе разогнулась и сама выскочила вверх. И это только один момент из тысячи факторов!
Чтобы избежать, например, травмы коленей, надо выработать правильный сед — тогда и на мениски нагрузка не идет, и икры загружаются. Мы постоянно работаем над передней поверхностью бедра, но многие спортсмены забывают при этом о задней поверхности. Хорошо, что я со временем сам пришел к этому. А наш главный тренер, по-моему, не знает, что такое биомеханика, какими мышцами спортсмен поднимает. И пишет планы, особо не заботясь о самочувствии атлетов, о том, как ведут себя их определенные группы мышц, на которые была опора в течение последних недели, месяца, целого периода подготовки. Получается, что нас загоняют на бойню, как гладиаторов. Остался живой? Ну, молодец. Не выжил — еще десяток уже ждет своей очереди.
— Такое можно встретить чуть ли не в каждом виде спорта.
— Это везде. И это ужасно! Ведь у нас рядом нет ни одного человека, к кому можно было бы обратиться. К тому же на меня смотрят, как на юнца, который натворил много ерунды и вообще не знает, что делает. Кто теперь меня будет слушать? А пацаны на глазах ломаются — летят кисти и локти, связки и мышцы. Чтобы вам было понятно, представьте себе картину. Когда я, например, отжимаюсь в сороковой раз, то мне еще кажется, что отталкиваюсь, однако мышцы уже не тянут. Вот и получается, что тренер иногда даст упражнение, когда мышцы уже не рабочие, однако он этого не понимает. Спортсмен продолжает тренировку, накидывает большой вес — и получает травму, ломается.
— И много в сборной таких случаев?
— А их никто не считает. Если взять последние лет десять, то, наверное, человек двадцать пять вышли из строя. Замечают уход немногих, потому что часто бывает так: приезжает спортсмен на сбор, а ему говорят: “У тебя с первого раза не получилось, не хочу с тобой возиться, ты не подходишь, можешь возвращаться домой”. Услышав такое, спортсмен начинает работать, будто сорвавшись в пропасть. И уезжает со сбора — иногда с оторванной четырехглавой мышцей, уже инвалидом.
Таких случаев было множество! Каждый год по несколько человек. И главное — это молодые пацаны, часть из которых не закончила даже училище, не говоря уже про институт. Никто же им потом не помогает в дальнейшем. А самое обидное — никто из руководства национальной команды не готовит себе замену. Их все устраивает. Они словно сели на денежные мешки, всех под себя подмяли, держат все под контролем и никому ничего не дают.
— Они дают олимпийские медали, Андрей.
— Но моя медаль — только назло Гончарову! А Рыбакова (который, кстати, уже почти три года не выступает) он забрал у другого тренера.
Хорошо, мне повезло: Владимиру Витальевичу Борздакову и Михаилу Николаевичу Солодарю, с которыми работаю, присущи замечательные человеческие качества. Мы с ними беседуем, они прислушиваются к моим предложениям…
А назвать тех, кто сломался, так и не раскрывшись, могу. Например, Юра Глазков оторвал себе четырехглавую мышцу только из-за того, что тренер недосмотрел. Спортсмен недоразмялся, а уже пошел на “проходку”: 50 кэгэ, 70, 100…
— А разве сам тяжелоатлет не виноват в том, что не размялся достаточно?
— Да. Но и на тренере тоже вина есть! Зачем 14-15-летних пацанов забирать из дома, подключать к национальной команде и не заниматься ими должным образом, просто гнать хлыстом и смотреть, кто из них выживет? Вот что получается. А сам даже не знает, чем парни поднимают, какие у них болячки. Если что-то заболело, он отправляет к доктору. А что тот может сказать? Ну, назначит какое-нибудь лечение, и все. А утром человек опять идет на тренировку и рвет то же плечо! Потом снова лечится, отправляется вечером в зал — и не выдерживает нагрузку. Попадает в замкнутый круг, откуда уже не вырваться. И никому не интересны его проблемы. В конце концов спортсмен слышит: “Ты слабый. Поезжай домой”. Разве это не ставит под сомнение профессиональные качества главного тренера?
Так дальше быть не должно. Если профессиональным спортом занимаются тренеры-туристы, то выступать на соревнованиях тоже будут туристы.
Ни рыбы, ни мяса
— А кто сказал, что растить олимпийских чемпионов должны только олимпийские чемпионы?
— Вот, например, Тараненко (олимпийский чемпион в тяжелом весе. — “ПБ”.) тренировал кандидат наук, который рассказывал, как с точки зрения механики надо выполнять движения. Человек состоит из рычагов. И тренер донес до Тараненко, как их правильно использовать. А спортсмен, в свою очередь, должен был следить за своим телом: как движутся пальцы, локти, плечи, лопатки, поясница и так далее.
Здесь же, такое впечатление, человек вообще ничего не знает. Если пытаюсь что-то сказать, то опять вызываю огонь на себя. Меня выставили каким-то злодеем, худшим в мире!
Вот вам еще один штрих: как организовано питание и проживание олимпийцев на сборах. Иногда кажется, Стайки — это какое-то богом проклятое место! В 90-е годы там было кабельное телевидение. Сейчас идут три канала! И это в XXI веке. Нас селят в комнаты, где нет ни холодильника, ни телефона. Мне хорошо, я сумел недавно выбить себе люкс. А остальные пацаны? Они спят на кривых кроватях, изогнувшись, как ужи, — и это штангисты, у которых должен отдыхать каждый позвонок. Возможности у Стаек огромные! Но наша команда их не использует. Главному тренеру как будто все равно. Он, по-моему, ни разу в жизни еще не спросил спортсмена, устраивает ли того кровать. А почему бы не поинтересоваться: “Новиков, у тебя болит спина. Скажи, как ты спишь?”
— По-моему, атлетам с большим весом вообще кровати с ортопедическими матрасами показаны.
— А возьмем питание. Наверняка по сметам на него идут огромные суммы. Но нам заказывают такие блюда, что даже я, 22-летний молодой мужчина, готовлю лучше!
— Знаешь, была я в Стайках осенью — на сборе с фехтовальщиками. Меню формировала врач команды. Вполне достойно кормили.
— По-моему, Гончаров заказывает из расчета: что вкусно ему, то должно устраивать всех. Это несоленое, без приправ мясо многие у нас оставляют на тарелках. И потом: ну, не может тяж есть столько же, сколько мухач или тот же тренер.
— Конечно, у каждого должен быть свой рацион.
— У нас все одинаково — вне зависимости от возраста и веса. В субботу и воскресенье меня обычно в Стайках не бывает. Так нет чтобы в счет моей пайки дать дополнительное питание ребятам, наоборот, команде могут устроить диетический день. Предложат по салатику и паре драников, вот практически и все. Что? О какой икре вы говорите? Мы ее давно не видели. И рыбу красную тоже.
Народ придушили, что никто не дернется. Никогда! Вот что самое печальное. Мой тренер, наставник олимпийского чемпиона, боится что-то сказать. Потому что снова соберется консилиум и с Солодаря опять снимут президентскую стипендию на год.
Безусловно, то, что я был нетрезвым пойман за рулем, — это, конечно, страшно. Это преступление. Я за него получил наказание. Но что при этом делал главный тренер? Вот вы когда-нибудь что-нибудь слышали о других спортсменах? Что, их пьяными ни разу не останавливали, права не забирали? А об этом молчат.
Андрей Рыбаков зарплату заработал и сидит тихонько, его тренер выпустит только к очередным Олимпийским играм. А между ними пусть Арямнов и все остальные выступают. Рыбаков — профессионал, ему уже под тридцать лет, он умный. Спокойно придет в зал, потренируется, сам сделает, что ему надо. Гончаров же — это просто очень большой раздражитель для всех. Его недолюбливают почти все ребята в нашей команде. А что творится в женской сборной? Я иногда с девчатами встречаюсь, боюсь, что там ситуация еще хуже. Гончаров, на мой взгляд, решает в белорусской тяжелой атлетике абсолютно все.
Политика партии
— А что думает по этому поводу Александр Курлович, зампред федерации?
— Он уже ставил вопрос, чтобы разобраться с Гончаровым. Но того защитил Шпилевский! Самое обидное, что я видел председателя федерации чуть ли не один раз в жизни: когда он лишил меня в 2009 году зарплаты. Почти не помню, как Шпилевский выглядит! Ах да, он еще награждал меня на чемпионате Европы в прошлом году, вешал медаль на шею. Я смотрел на него и думал: этот человек не только не сделал для меня практически ничего, так еще и главного тренера поддерживает. Мне кажется, он просто не представляет реального положения дел, так как его зам по спорту доносит непроверенную информацию. Отсюда и доверие к Гончарову.
— Практика других видов спорта показывает, что главный тренер — это больше организатор, а непосредственно в зале, как правило, работают его помощники.
— Вот пусть и организовывает. А в тренировочный процесс не лезет. Я отказался от всего гончаровского давно, еще до Пекина. И только из-за этого стал олимпийским чемпионом!
— Подожди, в национальную команду ты пришел году в 2005-м, если не раньше…
— И, тренируясь по схеме Гончарова, быстро заработал две межпозвоночные грыжи и чуть не остался без менисков. Когда готовился к чемпионату мира 2007 года, то, не афишируя, перестал придерживаться этой схемы. А выиграв чемпионат, плюнул и громко объявил: “Все, хватит, в жизни больше не буду делать что-нибудь по-вашему”. Потому что это невозможно: я тренируюсь и все время думаю, как бы что не травмировать. Ведь любая травма в штанге может на всю жизнь оставить инвалидом.
— Почему до Олимпиады и сразу после нее ты не высказывал публично свою точку зрения, а делаешь это только сейчас, после известных скандальных событий?
— В 2008 году мне было всего двадцать. Я ничего не знал о политике в спорте, не общался с министром. Когда в день получения новой квартиры в Минске меня поймали за рулем пьяным и отобрали права, Гончаров сказал: “Слушай, там такое началось. Давай буду говорить, что все у нас хорошо и мы вместе работаем. Во всех инстанциях буду отвечать, что ты у меня идеальный”. Он так сказал, потому что незадолго перед этим мы с ним в очередной раз разругались.
На том и порешили. Я тогда не знал, что Гончаров уже растрезвонил на всех углах про мой проступок. Прошло где-то два месяца. Все нормально. И вдруг заходит мой тренер Солодарь: “Срочно иди в административный корпус. Там собрался консилиум, тебя обсуждают”. Бегу и не понимаю, что могло случиться. А Гончаров берет слово и при всех называет меня полностью неуправляемым человеком, который делает все с точностью до наоборот. Якобы я гуляю, постоянно разъезжаю без прав и так далее. Стою, молчу, раздавленный его обманом, и не знаю, как оправдаться. Он же обещал! А я, молодой пацан, ему поверил. Потому что еще не въезжал в эту “политику партии”…
Пытался говорить: “Что вы делаете? Почему его слушаете? Посмотрите, как я тренируюсь! Давайте расскажу, что на самом деле происходит”. Но никто не слышал. Меня и моего тренера лишили зарплаты и сказали, что, если не выиграю “Европу”, дисквалифицируют на два года.
Конвейер страха
— Десять месяцев получал 172 тысячи рублей в месяц. На них я, олимпийский чемпион, должен был готовиться к соревнованиям. У меня не было денег на массажиста!
— Разве в национальной команде его нет?
— Есть. Но это друг Гончарова. И я не могу сказать ничего хорошего о его работе. Чтобы привести мышцы в порядок, нужно, чтобы по ним после нагрузки каток прошелся. Но спортсмены лишены такой элементарной помощи.
И кадеты, и уже заслуженные ребята работают в одном зале. Гончаров подмял под себя все, хотя у нас есть и тренеры юниорских команд. Он придумал схему безвозвратного отбора учеников. Многие талантливые наставники перестают работать, потому что бессмысленно: в сборную не возьмут, а спортсмена отберут. Есть, например, в Бобруйске Михаил Николаевич Рабиковский, он в сборную Союза еще входил. Так у него Гончаров только в последнее время забрал Новикова и Казимира Фицнера. Ребятам ничего не оставалось, как изобразить радость, потому что иначе они стали бы невыездными.
— Такую практику можно оправдать, например, желанием выстроить цельную систему подготовки.
— Может быть. Но зачем тогда при этом испортили множество пацанов? Вот представьте: у человека олимпийский характер, но его ломают и выкидывают. Куда идти? На стройку. А потом парень, скорее всего, сядет в инвалидную коляску, так как необходимой операции вовремя не сделали и колено в конце концов развалится. Вот и вся жизнь! А на это никто не смотрит. И я никому не нужен — нужны только мои медали.
— Неправда.
— Правда! Говорю постоянно: мне для тренировок нужны тренажеры и беговая дорожка. И только теперь, когда уже все терпение кончилось, когда бузить начал, дорожку и велотренажер (к слову, вполне достойные) наконец в Стайки привезли. А остальное? Нам же надо заднюю поверхность бедра закачивать и обязательно мышцы рук, которые не задействованы при работе со штангой. Потому что чуть в сторону на помосте поведет, можно сразу выломать плечо, как случилось с Махвееней на апрельском чемпионате Европы.
— Тебя же на том чемпионате тоже повело, да?
— Я вырвал вес, чуть ниже сел и штанга пошла за голову. Уходил от нее и повредил уже травмированное колено. И это из-за того, что тренажер в Стайках, на котором можно качать колени, мне давно мал. Он игрушечный. Я из него вырос! У меня каждое бедро, когда я в форме, по 82 сантиметра. Сажусь на тренажер, а ноги не вмещаются. Несколько лет назад я уже защемил на нем седалищный нерв. Больше не хочу.
— Ты вроде и не самый крупный в сборной.
— Я вообще не крупный! Но обхват бедра у меня самый большой в национальной команде за последние десять лет ее истории. А два тренажера, которые привезли в Стайки совсем недавно, приобретались без консультаций со мной. И они оказались детскими!
— Почему остальные молчат?
— А кто скажет, если все боятся? В команде же конвейер: переломали — отправили, переломали — отправили. Забота одна — во что бы то ни стало заработать зарплату на год. Говорят: не справится Рыбаков — справится Новиков, не выйдет у Новикова — выйдет у Арямнова. Не захочет Арямнов — заставим.
А я не могу быть прибитой мышью. Спрашиваю у министра: за что главный тренер получает максимальную зарплату? За олимпийское золото? Тогда вычеркните мою медаль из этого списка! Я с этим человеком брезгую разговаривать, здороваться не хочу. Гончаров потерял мое уважение, еще когда мне было четырнадцать лет, и он в присутствии всей команды, не задумываясь, задел мое самолюбие. Иногда мне тошно находиться с ним в одном зале, потому что он специально, зная о моем отношении к нему, садится рядом с местом, где я работаю.
Чаша переполнена
— Когда в 2009 году меня лишили заработанной на Олимпийских играх президентской стипендии и посадили на 172 тысячи, я пережил психологический срыв. Его последствия дают знать о себе до сих пор. Однажды не спал три ночи подряд. Не понимал, как такое могли со мной сделать.
— Наверное, тем самым хотели привести тебя в чувство.
— Да все кинули меня, и все. Не знаю, если Гончарова не уберут, я после Лондона в команде не останусь. Про отъезд за рубеж даже не заикаюсь, потому что боюсь: кто-нибудь придет в столовую на секунду раньше меня и, может, бросит в чашку таблетку какой-нибудь химии. Меня дисквалифицируют на четыре года — и все, прощай, Арямнов!
Министру уже говорил: если Гончарова не уберут, то я, вполне вероятно, просто не смогу завоевать золото Лондона. Потому что не хватит сил и терпения с ним рядом работать. Да у белорусов медали может вообще не быть! Ведь сейчас я чуть ли единственный человек в сборной, который реально дает хоть что-то спортсменам. Подхожу к каждому, персонально указываю на ошибки, рассказываю, как выходить из ситуации, что делать, чтобы предупредить травмы.
— Ты работаешь с атлетами?
— Да! И меня слушают. Потому что понимают: Арямнов говорит правду. Но лишь выйду из зала, как Гончаров идет к тем, кому я советовал, и поднимает их на смех. Затем отпускает шуточки в мой адрес: “Что, мастер-класс он вам показывал?” Но самое интересное, с меня смеется, а назавтра спортсменам дает мои же упражнения.
— Но есть же в команде и другие тренеры: Виктор Шершуков, Михаил Солодарь. Они находятся в том же зале. Какова их реакция?
— Мне кажется, все они — заложники ситуации. Шершуков, возможно, устал. Он так давно в спорте, что махнул на все рукой и работает только со своими спортсменами. А что может сделать Солодарь, если один раз уже сидел год без зарплаты? Я, к примеру, был на тот момент просто прибит, не понимал, что происходит и как можно так обращаться с людьми.
Десять раз по десять
— Давай разберемся. Что страшного в твоей жизни произошло, когда сняли президентскую стипендию? Да, обидно. Но не нищенствовал же. Все-таки получил за Олимпиаду премию в сто тысяч долларов.
— Кто ж мне сказал, что зарплату потом заберут? Я человек из обычной семьи. Купил себе машину. Сделал маме ремонт. Сто — это десять раз по десять, и все!
— Вся премия ушла за неполный год?
— Да! Я и у себя дома сделал ремонт. Знал, что буду получать президентскую стипендию, не экономил, вкинул все в свое материальное благополучие. Все потратил. Что вы удивляетесь? Знаете, сколько стоит, чтобы моя кость отвердела так, чтобы меня под весом в 240 килограммов не смяло, как подушку? Я должен быть, как камень! Впитать в себя все нужное, как губка, и лишнюю водичку сбрасывать с потом. Для этого необходима куча препаратов. Я не знаю, в каком еще виде спорта так должны быть соблюдены все параметры. Да даже если все они будут соблюдены, достаточно одной мельчайшей ошибки на помосте и все. Если же все поднимут одинаково, то имеет значение и собственный вес.
А чтобы выиграть, и выиграть так, как я… Ехал на Олимпиаду и был стопроцентно уверен. Сделал шесть подходов: три в рывке и три в толчке. Установил мировые рекорды. Знал заранее. Шел наверняка. А многие пацаны едут наугад, они даже не знают толком, как поднимать эту штангу.
— И часто у нас наугад отправляются на соревнования?
— Да все, кроме меня! Даже Рыбаков. У него огромный талант. Главный плюс Андрея — невероятно сильнющие мышцы спины. А вот как ноги правильно использовать, понятия не имеет. И его тренер, похоже, не знает, что с ними делать. Вот посмотрите (Арямнов выходит из-за стола и обозначает движения при поднятии штанги). Верхотура у Рыбакова большая, а ноги он ставит очень узко, получается, что опора маленькая. И когда садится, весь впереди, на менисках висит, колени перегружает. А если бы сел шире, то основную нагрузку перенес бы на бедра: этот рычаг — более мощный.
— Это элементарные знания из механики.
— Самые элементарные! Это может понять любой, логически мыслящий человек. А они никогда в жизни не поймут.
— Но Рыбаков завоевал две олимпийские медали!
— Да, их можно сделать и при тех условиях, о которых я говорю. Но это заканчивается на 85 килограммах собственного веса, в категории, где работает тот же Андрей. Виталик Дербенев (весовая категория до 56 кг. — “ПБ”.) тоже выступает. И выступает уже чуть ли не сорок лет. Потому что подымает относительно земного притяжения почти ничего. Я с таким весом упражнения для бицепса делаю!
Вот почему у нас нет тяжей и не будет никогда? Потому что Гончаров тренирует их всех, как Дербенева. Он с Виталиком всю жизнь работает и думает, что его схема подходит тяжам. Да никто не выдержит! У созданий, кто поменьше, даже сердце быстрее бьется. И так во всех параметрах жизнедеятельности. А главный тренер, мало того что не понимает, так еще и прислушиваться не хочет. И когда я пытался что-то сделать, он специально действовал наперекор. Я в сборной с четырнадцати лет, и мне есть что сказать.
Болезнь “Фроста”
— Ты пришел в национальную команду совсем мальчишкой. И рос, прогрессировал, тренируясь по схеме Александра Гончарова, не правда ли?
— Здесь вот какой нюанс. Когда я живу и тренируюсь дома, могу приехать в сборную и так нагрузиться. Но это же не ежедневная нагрузка! Понимаете? Я не должен работать, как мухач. Дербенев может сделать тренировку за полчаса, а я, бывает, в два не укладываюсь. Виталик почти не потеет при этом, а у меня иногда два килограмма веса с потом уходит. Дербеневу пить вообще нельзя, а мне эти потери надо как-то возмещать. А чем? Нам уже пять лет в Стайках дают воду “Фрост”. Не знаю, полезная она или нет. Но сегодня кажется, что пью просто воздух. Не могу жажду утолить. А вдруг эту минералку в таких количествах, по полтора литра каждый день, употреблять вообще нельзя?!
— Точно нельзя. Знаешь, мне казалось, уж в тяжелой-то атлетике рацион должен быть выверен до мелочей.
— Чтобы проанализировать, что у нас творится, у меня даже ума может не хватить. Это все ужасно!
— Почему бы тебе просто не уйти на индивидуальную подготовку? Оставь ты Александра Васильевича в покое.
— Но я не могу без пацанов тренироваться! Мы делимся, общаемся. Куражим друг друга на тренировке, злим, подзадориваем. У нас как бы бойцовский клуб. И уйти из него — не выход из положения.
В Борисове надлежащих условий для тренировок нет. Помосты, что остались от минского чемпионата Европы, только недавно попали в мою родную спортшколу, после того как я возмущаться начал. Но опять же: отдали — и устанавливайте, как хотите. А чтобы получилось качественно, да так, чтобы сорок лет еще стояли, надо под уровень каждую деталь вымерять. Чтобы я мог бросить эти 260 килограммов, а штанга не провалилась бы на следующий этаж.
Впрочем, главное, что помосты привезли. А до этого у меня в Борисове почти ничего не было. Есть тренажерка, в которой зимой градусов едва ли не столько же, как на улице. Заходишь влажным после тренировки и чуть ли не инеем покрываешься. Из тренажеров есть лишь те, чтобы пресс качать, да стойки для приседания со штангой. Все. А боковые мышцы, а спина? Как качать весь корсет? Там стоит сорокалетний козел у шведской стенки, весь перекошенный. Как на него ложиться и работать? Чтобы потом что-нибудь криво выросло?..
И так в девяноста процентах всех залов по стране. В Беларуси всего два зала, в которых можно профессионально заниматься тяжелой атлетикой. Оба они находятся в Стайках — мужской и женский. И то в них очень много еще чего не хватает. Считаю, у штангистов должны быть гимнастические кольца. Ведь почему у гимнастов такое округлое плечо? И я хочу, как они, висеть, кувыркаться на кольцах, развивать мускулатуру. Потому что мне надо выходы со штангой делать. А хват тот же — и там, и там. У меня должно быть максимальное количество востребованных мышц. Тогда стану еще сильнее. Беговую дорожку, слава богу, привезли, я уже рассказывал. Но на этом этапе подготовки на всю катушку ее еще не задействую.
— Не думала, что ты со своими габаритами еще и бегаешь.
— Но это же основа разминки в каждом виде спорта. По улице, конечно, мы не бегаем, тем более в холодное время года — иначе все будем ангинщики. Появился также велостанок.
То есть коленный сустав мы можем, как спринтеры, нарастить или, наоборот, высушить. К примеру, стягивать его надо в том случае, если мениски болтаются.
Велостанок мне нужен и в Борисове. Министр спорта пообещал, что все проконтролирует: “С завтрашнего дня будешь на нем тренироваться”. Прошло пять месяцев. До сих пор жду. Подошел какой-то пенсионер в Стайках, сказал, что надо куда-то подъехать и посмотреть. Но разве я должен этим заниматься? Мое дело — тренироваться, готовиться к Олимпийским играм.
Понимаете, я уже так сильно обижен, что намерен просто требовать те вещи, которые нужны для подготовки безотлагательно. Разве трудно повесить гимнастические кольца в зале Стаек? А нормальный турник? Помню, я его в свое время привозил из Борисова и пригрозил тогда Гончарову: “Вот только сними!” Ибо старую шведскую стенку он снял, так как она, видите ли, плохо смотрелась в нашем зале. Ну не глупость ли? А человек со штангой поприседал, и его позвоночник сложился, как подушка.
— Конечно, растягиваться надо.
— А Рыбаков оттого и получил травму спины, что не делал этого. Почему? Потому что главный тренер не рекомендовал своему ученику растягиваться! И этот человек уже десять лет работает со всеми спортсменами страны…
— Хочешь сказать, он абсолютно всем планы пишет?
— Да ты права не имеешь не по его плану тренироваться! А хоть кто-нибудь у нас задавался вопросами: сколько организм штангиста потратил, и чем он должен потери восполнять? Да, это элементарные вещи. Но тогда почему, когда я об этом говорю, на меня смотрят, как на ненормального?
За пацанов обидно
— В команде же врач есть. Кто-то говорит, что лучший в стране.
— У нас доктор очень серьезный. И больше я на эту тему говорить не хочу. Зачем ему с главным тренером ругаться? Ему это надо? Я подошел к врачу в частном порядке, решил вопросы, побеседовал. Но есть же в команде, помимо меня, и молодые спортсмены, совсем дети!..
А как у нас попадаются на допинге кадеты!? В законе черным по белому написано: если уличен несовершеннолетний спортсмен, то на тренера дело завести могут. Но вот недавно на юношеском чемпионате Европы воспитанник главного тренера прокололся, и все молчат. Пацана на четыре года домой отправили, предварительно заставив его написать объяснительную (подозреваю, под диктовку), где он снимал всякую ответственность с тренера. У него не то чтобы профессионального спорта может уже не быть — жизнь наперекосяк пошла.
И таких случаев — сколько угодно. В этом социуме жить невозможно, а не то чтобы тренироваться. Это такая разложившаяся среда, что иногда просто не хватает сил, чтобы заставить себя идти в зал.
Я не за себя сейчас выступаю — за пацанов прошу, у которых в тяжелой атлетике еще все впереди. У нас даже витаминизации нет!
— Да ладно... Статья расходов специальная под это в Минспорта предусмотрена.
— Ничего толком не дают. Все покупает мой тренер за свой счет. Когда готовился к Олимпиаде, расходы составляли до пяти тысяч долларов в месяц. А единственное, что могу получить в сборной, это, грубо говоря, ревит с ундевитом. Все!
Спортсменам должны выдаваться препараты в зависимости от их весовых категорий. У нас должна быть специальная экипировка. В последний раз — стыдно об этом говорить! — дали игрушечные, бумажные штангетки. Нога один раз вспотеет, и они рвутся. Не знаю, где обувь делали, в Китае, наверное, но стоишь в ней, и пятка находится выше носка. Представляете? Как на каблуках. В них сразу на колени тянет. Плюс выдали хороший ремень, но детский — не сходится. Получил одноразовое трико: сходил один раз на тренировку, сделал один “подрыв” — на ноге дырка. Это что за отношение к спортсменам?
Министр постоянно приезжает в Стайки, спрашивает у главного тренера: “Что вам нужно?” А тот отвечает: “Ничего”.
— Почему вы молчите?
— Я говорю! Живу с высоко поднятой головой и если вижу какую-то несправедливость, то всегда скажу правду. А Гончаров машет за моей спиной рукой: мол, это мальчишество; он такой-сякой; не слушайте его.
Когда-то я был самым младшим в команде, сейчас едва ли не самым старшим стал. Кто-то травмирован, кто-то Гончарову не нужен и уже завязал. Помню, был у нас Коля Потоцкий. Он, как и я, в рывке поднимал на десять килограммов выше мирового рекорда, только в категории до 94 килограммов. И вот, когда возня началась перед Олимпиадой, когда путевки в Пекин стали делить, то часть людей отправили домой — чтобы слюна не текла. А остальные — травмированные, не травмированные — продолжили готовиться. И Потоцкий, оказавшийся среди тех, кто невостребован, завязал. В 25 лет!
Но самое обидное, что пацаны в сборной в корне неправильно тренируются. Вот отдайте мне команду на месяц, и каждый в ней добавит по несколько кило в упражнении.
Бабушкино пиво
— Но результаты-то есть. Последний чемпионат мира тому свидетельство. Бронзу в категории до 85 килограммов взял Лагун.
— А вы читали его интервью после чемпионата 2009 года? Сергей прямо говорит: “Если бы мы не заселились с Арямновым в одну комнату…” Я его настроил в самый последний день! Мы были в постоянной ругани. Я сказал: “Сергей, ты можешь выигрывать каждый раз. У тебя неограниченные возможности. Ты такой сильный, что я слаб в сравнении с тобой. Ты провел мощную подготовку. Ты должен собраться и выдать. На помосте только штанга и ты. И ты знаешь, что можешь эту штангу в узел завязать! Работай над собой”. Потом он благодарил: “Если бы ты мне не втюхал, что я могу, не провел бы психологическую работу, у меня рука дрогнула бы. А так стоял на помосте и точно знал — могу!” Лагун поверил в себя. Потому добился успеха и на следующий год.
— Выходит, у тебя дар убеждения.
— Просто, когда вижу, что пацаны ломаются на моих глазах, реально с каждым подходом травмируют себе суставы, молчать не в силах. У меня сердце болит.
Если домкрат неправильно подставить, то либо он сломается, либо упадет машина. То же самое и со штангой: если ты свое тело-домкрат идеально под нее подведешь, то поднимешь сколько угодно — столько, сколько выдержат твои кости.
Никто об этом мне не рассказывал, до всего сам доходил. Я своих тренеров очень уважаю. У нас человеческий подход друг к другу. Но, к сожалению, они не совсем ясно представляют, что творится под штангой в двести кило. Когда я первый раз оказался под весом в двести двадцать, то испугался: почему так сыграла штанга? У меня никогда гриф так не играл!..
Очень рад, что сейчас к нам на сбор заехал Логвинович, тренер Тараненко. Увидел его первый раз в жизни. И он мне много чего рассказал: и почему штанга играет, и как потери жидкости восполнять. Вот почему все мои залеты произошли? Из-за того, что я выпивал пиво (у меня бабушка пиво варит, я его люблю). Логвинович объяснил: “Ты два-три килограмма в день с потом теряешь, тебе хочется жажду утолить. Поэтому нужно напитать организм после тренировки, специальное питье необходимо”.
Я спрашивал у него про Тараненко, про их тренировки. И многое прояснил для себя. Было приятно, когда Логвинович сказал: “Андрей, ты единственный в команде, кто правильно пользуется углами всех рычагов своего тела”. То есть чисто на технике можно пройти очень тяжелые зоны, проскочить мертвую точку. (И Арямнов увлеченно стал рассказывать про особенности техники.)
Кредитная история
— Ты будто песню поешь! Так складно.
— Просто часто рассказываю ребятам об этом. Я свои знания получил из-за того, что у меня не было выхода. Уверен, попаду в любую тяжелоатлетическую страну — они меня никогда в жизни не отпустят.
— А какие у тебя цели в жизни, Андрей, помимо олимпийских медалей?
— Думаю о том, чтобы моя семья процветала и никогда не нуждалась. Чтобы мои будущие дети занимались не банальщиной, как пришлось их отцу, а просветлением. Я достойный человек и хочу достой- но прожить свою жизнь.
В квартире, которую получил за Олимпиаду, до сих пор не могу сделать ремонт. За время, пока я жил без зарплаты, влез в долги. Сейчас свободные деньги вкладываю в бизнес. Банкам не доверяю. Хочу открыть туристическую фирму, снять офис и посадить туда грамотного человека. Процент от прибыли обязательно будет идти на благотворительность, начнем с моей родной Минской области. Куда именно? В детские дома, еще куда-нибудь. Пока ничего не знаю в этой сфере. Меня никто не учит, поэтому трудно ориентироваться. Пять лет я прожил в Стайках. Поэтому больше разбираюсь в сосновых породах деревьев, много знаю о земле, когда и что на ней растет. Могу огородиной заниматься.
Я вырос в Борисове возле озера и Березины. На рыбалке себя очень хорошо чувствую, на ней снимаю всякий стресс. Поэтому хочу жить в собственном доме на водоеме. Завести хозяйство. Разводить рыбу. Может, выкупить кусок леса, чтобы финн какой-нибудь приезжал оленя загнать. Абсолютно спокойная мечта.
— Скажи, тебе с Олей, будущей хозяйкой, повезло?
— Да. Но все равно еще идет период перевоспитания. Чтобы человек начал думать, как я, надо его изнутри перестроить. Она жила в обычной борисовской семье, у нее чисто белорусские корни. Может вспылить иногда, в разговор мужской вмешаться. Но, думаю, как жена должна быть хорошая женщина.
— А как готовит?
— Я сам неплохо готовлю, поэтому всему ее научил. Пельмени Оля стряпает по особому рецепту, настоящие, уральские. То же касается и пирожков с капустой. На Урале совсем по-другому работают с тестом, оно тончайшее. Я люблю натуральные продукты. Очень разборчив в еде. Ролтон или рыба со вкусом бекона — не для меня. Подкрашенные шипучки, считаю, вообще нельзя пить. Я бы с удовольствием брал в Стайках комнату с кухней, но платить за нее триста тысяч в сутки — это слишком.
Вообще, если бы выдали все положенные на мою подготовку деньги, я забыл бы про все плохие истории. Сам бы тренировался, готовился. И никто бы не мешал достигнуть поставленных целей.
Я понимаю, что спорт когда-нибудь закончится. И тогда мои дети спросят: почему ты не заработал нам на жизнь? Не хочется их разочаровывать.
Сейчас думаю, что, будь у меня в 2008 году хотя бы столько же знаний, сколько теперь, я бы грамотнее распорядился своей премией за Пекин. Тогда мне было всего двадцать лет!..
В последнее время занимаюсь автомобильным бизнесом. У нас с компаньоном есть своя станция. Покупаю подержанные автомобили, восстанавливаю и продаю.
С удивлением обнаружил, что президентская стипендия не дает права взять в банке кредит: по факту моя зарплата составляет по-прежнему 172 тысячи рублей! И только эта мизерная сумма идет в зачет пенсии по новому закону. Хотел семилетнего племянника ноутбуком порадовать, а мне в банке не дали кредита в пять миллионов. И аванс нам тоже не положен. Все это по меньшей мере странно...
Мне сейчас обидно за то, что я пошел в спорт. Лучше бы занялся чем- нибудь другим. Мы просто лошади, на которых все ездят и которых меняют, когда они валятся с ног.
Хочу получить максимальное образование. Закончу БГУФК, пойду в Высшую школу тренеров. Если все получится, то буду, может, как Курлович, работать в тяжелой атлетике, ездить по чемпионатам мира. Но пока даже не знаю, что нужно сделать, чтобы достичь подобного статуса.
— Идя напролом, статуса дипломата, способного разрешать спорные вопросы, не достичь.
— Ничего страшного. Для меня важнее дышать полной грудью и прямо смотреть людям в глаза. Чтобы не было за себя стыдно.
Спайс кипятком
— В таком случае никак нельзя обойти тему твоей допинговой дисквалификации, последовавшей сразу после выигрыша апрельского чемпионата Европы.
— Курлович сказал, что я получил два месяца карантина, хотя Гончаров раструбил всем, что шесть. Если бы главный тренер не ввел меня в заблуждение, то можно было бы подготовиться к осеннему чемпионату мира. Ехал бы в Анталью только за победой. Мне стыдно проигрывать. Я еще ни разу не проигрывал.
— Ты, наверное, форму растерял.
— Нет, это главный тренер пытается всем влить в уши, что я нарушаю режим и потому ослаб. Однако разве триста дней в году в Стайках и две тренировки в день — это не режим? Я постоянно тренируюсь. Могу хоть сейчас, спустя короткое время после декабрьского отпуска, выйти на помост и толкнуть 225 килограммов, как на чемпионате Европы. Могу каждый день приседать с весом 280-300. Два дня назад брал на грудь 220. Я в отличной физической форме! У меня запаса вот столько (Андрей показал ладонью горизонталь над своей макушкой.) Реально я могу не только две Олимпиады выиграть, но и до сорока лет выступать. А Гончаров пытается остановить меня в моем развитии.
— Однако это ж не он тебе синтетический наркотик покурить предложил.
— На тот момент все это продавалось свободно, легально. Заказываешь в интернете и тебе привозят. Можешь поджечь в специальной баночке, по углам расставить — в рекламе они подробно расписывают.
— Выходит, соблазнился на красивую картинку?
— Нет. Здесь такое дело. Перед “Европой” я встретился с новым министром Качаном. Он говорит: “Андрюха, все нормально, давай, не дури голову, начинай работать. А я твоими водительскими правами займусь. Может, помогу”. Я обрадовался: ничего себе, если так, тремя руками “за”. Такого отношения жду давно. Наконец-то! Уезжаю на сбор. Дважды рву 210 килограммов. А это каждый раз выше мирового рекорда на десять кило. Летаю как на крыльях: мне дали шанс исправиться! Меня обнадежили!
И вдруг за десять дней до соревнований министр приезжает в Стайки. А перед этим Гончаров у него был и напел что-то про меня.
Подхожу к Качану: “Вы говорили, что с правами поможете. К чемпионату я готовлюсь. Но мне как-то передвигаться надо. А то как привязанный сижу в Стайках. Сколько можно?” Он отвечает: “Здесь мне говорят, что ты себя плохо ведешь. Если “Европу” не выиграешь, то не помогу”. Я закипел: “Что?!”
Он тем самым плюнул мне в лицо! Проигнорировал всю мою подготовку, прислушался к тому, что говорит ненавистный мне человек. Да не буду я рвать жилы на твоей “Европе”! Развернулся и ушел. Потом личный тренер еле-еле уговорил меня выступить на соревнованиях…
Недавно министр снова вызывал меня. Показалось, он не особо осведомлен о ситуации в сборной, потому что ему доносят не всегда объективную информацию. После я сказал себе: чиновники приходят и уходят, а на олимпийском помосте честь страны защищать нам. Буду тренироваться, независимо от того, что происходит в министерстве. Я профессионал. И никто за меня не выйдет и не поднимет эту штангу.
— Ты не договорил. Чем закончилась та история в Стайках, когда ты заявил, что не будешь выступать на “Европе”?
— Пошел, заказал спайс. И накурился. Интернет такое дело: нажал на кнопку и сразу горячие предложения посыпались. А мне надо было успокоить нервы. Я испытал жесточайший стресс, поняв, что единственный человек, который мог помочь, отказался от меня и загнал в ту же яму. Откуда я мог знать, что спайс — это допинг? Кто мне об этом рассказывал? В том состоянии я не был способен задаваться вопросами. Узнал только тогда, когда получил дисквалификацию. Мне сообщили, что я стал первым человеком в мире, которого поймали на этой ерунде. Первооткрыватель. Впредь буду умнее. И больше подобного не допущу. Обидно еще и то, что меня заставили сочинить историю, будто я вообще в тот день не находился на сборе…
— Андрей, мне кажется, твоя серьезная проблема состоит еще и в том, что, завоевав олимпийское золото, стал публичной фигурой, но этого как-то не осознаешь...
— А мне это никто не рассказывал! Вот теперь, когда кипятком обдали, знаю. Но что мне делать, если все дела уже наворотил?!
Ранимый зверь
— Еще ты очень эмоционален...
— Я легкоранимый человек. Однако даже когда бываю растроган до слез, не надо думать, что на мне можно ездить. Я по натуре зверь. Могу быть очень спокойным. Но, как штангист, быстро взрываюсь. Именно так, в мгновение ока, я вырвал и толкнул мировой рекорд. На одном вздохе. С Гончаровым сражаюсь с детства. Он, может быть, и не помнит тот момент, положивший начало нашему противостоянию. Но, когда мне плюнули в душу, я понял, какой он человек.
— В курсе, что главный тренер взял обязательство привезти из Лондона три медали?
— Не будет трех медалей. Понимаете, у нас настолько талантливые тяжелоатлеты, что способны завоевать и все восемь. Белорусская земля реально богата на сильных, крепких пацанов. В команде есть молодые спортсмены, которые — если их не сломать! — со временем выиграют все, что можно. Вот сейчас Гаранин (у него первый тренер — отец) в 15 лет толкает двести килограммов. Я в его годы столько не подымал! Есть люди гораздо талантливее меня. Но надо понимать: из-за какой-то ерунды все может рассыпаться. Внутрикомандные отношения — это страшное дело. Мне не важно, кто придет на смену Гончарову, лишь бы он обладал человеческими качествами. Почему никто наверху не хочет меня понять — теряюсь в догадках.
— Потому что предлагаешь людям сделать страшный выбор: или я, олимпийский чемпион Арямнов, или главный тренер Гончаров, которого не уважаю. Согласись, чересчур радикально.
— Не вижу иного выхода. Поймите, иначе мы не можем гарантировать успеха в Лондоне. Ситуация зашла в тупик.
С Арямновым мы не были знакомы. К встрече он готовился, пытался даже прочесть в интернете мое последнее интервью с министром. Увы, в тот день оно до конца не открывалось, и Андрей сетовал, что газету сложно поймать в киоске. Начав разговор довольно спокойно, быстро закипел, распалился и так разошелся, что я невольно подумала: так складно и одновременно эмоционально излагать способен далеко не каждый.
Сущая мука
— Тяжелая атлетика — вид не особо популярный. Мы спокойненько работаем в своем зале. Фанатами не избалованы. У нас даже спонсора быть не может.
— Что за ерунда? За вашим видом президентским указом закреплен “Белтаможсервис”, который должен ежеквартально давать федерации не менее 15 процентов годового госбюджета национальной команды.
— Первый раз слышу. Нет, я знаю: у штангистов один спонсор — Национальный олимпийский комитет. Потому что после Пекина было так: мне позвонили с одного борисовского завода: “Хотим на каждой пачке нашей продукции помещать твое фото. Будем давать тебе за это по две-три тысячи долларов в месяц”.
— Классно!
— Да. Но потом я дал реквизиты руководству команды. Больше на меня никто не выходил…
— Интересная история.
— Знаете, мне кажется, тот же НОК вспоминает про тяжелоатлетов только по большим праздникам. Не видел никого оттуда с самой Олимпиады. Какое олимпийское движение?! Кому мы там нужны? Очень хочу, чтобы к спортсменам из нашего вида спорта относились по-человечески, исходя из нормальных, нравственных понятий.
...Раньше в Советском Союзе все занимались борьбой и штангой. Или лыжами — там, где снег лежит. У меня, например, все родственники на лыжах бегали. Семья жила в Свердловске...
— Надо же, а я родилась в этом городе.
— Моя мать из Первоуральска, отец из Башкирии. Брат (у нас четыре года разницы) родился в Свердловске, а я уже в Борисове. Отец умер, когда мне было четырнадцать лет, поэтому до сих пор не знаю, по какой причине мы перебрались в Беларусь. Папа астмой болел с детства, она ему от бабушки передалась. Болезнь начала прогрессировать в четырнадцать лет. У меня тоже есть подозрения на астму: испытываю проблемы с дыханием. И если бы в спорт в десять лет не пошел, еще не известно, что было бы со здоровьем.
— Скажи, в кого ты такой силач? Все, даже недоброжелатели, признают твой бесспорный талант.
— Просто я чрезвычайно работоспособный. Со временем это качество “перелилось” в профессионализм. Не люблю глупо идти по неверному пути. В тренировках выбираю правильные упражнения. Ненавижу ошибаться. Ехать на соревнования наугад — не по мне. Всегда точно знаю, на что способен.
— Откуда такие качества? Кем был папа?
— Он рассказывал, что в детстве занимался баскетболом. При маленьком росте (167 сантиметров) закладывал мяч в кольцо. Взрывные качества — это точно у меня от отца. На тренировках запрыгиваю вот на такую высоту (Арямнов проводит линию на уровне сердца. — “ПБ”.).
Наш вид чрезвычайно тяжелый. Мы должны контролировать все группы мышц. Даже у человека с моим опытом и знаниями иногда опускаются руки — если со стороны нет никакой помощи. Как-то нечаянно получилось, что я шел сквозь преграды сломя голову, через травмы к своей цели и достиг ее. Чтобы выиграть медаль, надо собрать целую кучу мелочей. И я сумел. Однако теперь приходится нелегко… Мне очень жаль об этом говорить, но сейчас почти нет тренеров, которые в достаточной мере знают о профессиональной тяжелой атлетике.
Быки на убой
— Куда же делись специалисты?
— Например, Курлович (двукратный олимпийский чемпион в тяжелом весе. — “ПБ”.) — заместитель председателя федерации Шпилевского. С пацанами в зале он не работает, не рассказывает, как предупредить травмы, что начинается после веса в двести килограммов. И вообще очень мало кто знает, что такое двести кило на штанге и что происходит дальше. А идет вибрация металла. Чтобы толкнуть, надо жестко сделать грудь, чтобы штанга при подседе разогнулась и сама выскочила вверх. И это только один момент из тысячи факторов!
Чтобы избежать, например, травмы коленей, надо выработать правильный сед — тогда и на мениски нагрузка не идет, и икры загружаются. Мы постоянно работаем над передней поверхностью бедра, но многие спортсмены забывают при этом о задней поверхности. Хорошо, что я со временем сам пришел к этому. А наш главный тренер, по-моему, не знает, что такое биомеханика, какими мышцами спортсмен поднимает. И пишет планы, особо не заботясь о самочувствии атлетов, о том, как ведут себя их определенные группы мышц, на которые была опора в течение последних недели, месяца, целого периода подготовки. Получается, что нас загоняют на бойню, как гладиаторов. Остался живой? Ну, молодец. Не выжил — еще десяток уже ждет своей очереди.
— Такое можно встретить чуть ли не в каждом виде спорта.
— Это везде. И это ужасно! Ведь у нас рядом нет ни одного человека, к кому можно было бы обратиться. К тому же на меня смотрят, как на юнца, который натворил много ерунды и вообще не знает, что делает. Кто теперь меня будет слушать? А пацаны на глазах ломаются — летят кисти и локти, связки и мышцы. Чтобы вам было понятно, представьте себе картину. Когда я, например, отжимаюсь в сороковой раз, то мне еще кажется, что отталкиваюсь, однако мышцы уже не тянут. Вот и получается, что тренер иногда даст упражнение, когда мышцы уже не рабочие, однако он этого не понимает. Спортсмен продолжает тренировку, накидывает большой вес — и получает травму, ломается.
— И много в сборной таких случаев?
— А их никто не считает. Если взять последние лет десять, то, наверное, человек двадцать пять вышли из строя. Замечают уход немногих, потому что часто бывает так: приезжает спортсмен на сбор, а ему говорят: “У тебя с первого раза не получилось, не хочу с тобой возиться, ты не подходишь, можешь возвращаться домой”. Услышав такое, спортсмен начинает работать, будто сорвавшись в пропасть. И уезжает со сбора — иногда с оторванной четырехглавой мышцей, уже инвалидом.
Таких случаев было множество! Каждый год по несколько человек. И главное — это молодые пацаны, часть из которых не закончила даже училище, не говоря уже про институт. Никто же им потом не помогает в дальнейшем. А самое обидное — никто из руководства национальной команды не готовит себе замену. Их все устраивает. Они словно сели на денежные мешки, всех под себя подмяли, держат все под контролем и никому ничего не дают.
— Они дают олимпийские медали, Андрей.
— Но моя медаль — только назло Гончарову! А Рыбакова (который, кстати, уже почти три года не выступает) он забрал у другого тренера.
Хорошо, мне повезло: Владимиру Витальевичу Борздакову и Михаилу Николаевичу Солодарю, с которыми работаю, присущи замечательные человеческие качества. Мы с ними беседуем, они прислушиваются к моим предложениям…
А назвать тех, кто сломался, так и не раскрывшись, могу. Например, Юра Глазков оторвал себе четырехглавую мышцу только из-за того, что тренер недосмотрел. Спортсмен недоразмялся, а уже пошел на “проходку”: 50 кэгэ, 70, 100…
— А разве сам тяжелоатлет не виноват в том, что не размялся достаточно?
— Да. Но и на тренере тоже вина есть! Зачем 14-15-летних пацанов забирать из дома, подключать к национальной команде и не заниматься ими должным образом, просто гнать хлыстом и смотреть, кто из них выживет? Вот что получается. А сам даже не знает, чем парни поднимают, какие у них болячки. Если что-то заболело, он отправляет к доктору. А что тот может сказать? Ну, назначит какое-нибудь лечение, и все. А утром человек опять идет на тренировку и рвет то же плечо! Потом снова лечится, отправляется вечером в зал — и не выдерживает нагрузку. Попадает в замкнутый круг, откуда уже не вырваться. И никому не интересны его проблемы. В конце концов спортсмен слышит: “Ты слабый. Поезжай домой”. Разве это не ставит под сомнение профессиональные качества главного тренера?
Так дальше быть не должно. Если профессиональным спортом занимаются тренеры-туристы, то выступать на соревнованиях тоже будут туристы.
Ни рыбы, ни мяса
— А кто сказал, что растить олимпийских чемпионов должны только олимпийские чемпионы?
— Вот, например, Тараненко (олимпийский чемпион в тяжелом весе. — “ПБ”.) тренировал кандидат наук, который рассказывал, как с точки зрения механики надо выполнять движения. Человек состоит из рычагов. И тренер донес до Тараненко, как их правильно использовать. А спортсмен, в свою очередь, должен был следить за своим телом: как движутся пальцы, локти, плечи, лопатки, поясница и так далее.
Здесь же, такое впечатление, человек вообще ничего не знает. Если пытаюсь что-то сказать, то опять вызываю огонь на себя. Меня выставили каким-то злодеем, худшим в мире!
Вот вам еще один штрих: как организовано питание и проживание олимпийцев на сборах. Иногда кажется, Стайки — это какое-то богом проклятое место! В 90-е годы там было кабельное телевидение. Сейчас идут три канала! И это в XXI веке. Нас селят в комнаты, где нет ни холодильника, ни телефона. Мне хорошо, я сумел недавно выбить себе люкс. А остальные пацаны? Они спят на кривых кроватях, изогнувшись, как ужи, — и это штангисты, у которых должен отдыхать каждый позвонок. Возможности у Стаек огромные! Но наша команда их не использует. Главному тренеру как будто все равно. Он, по-моему, ни разу в жизни еще не спросил спортсмена, устраивает ли того кровать. А почему бы не поинтересоваться: “Новиков, у тебя болит спина. Скажи, как ты спишь?”
— По-моему, атлетам с большим весом вообще кровати с ортопедическими матрасами показаны.
— А возьмем питание. Наверняка по сметам на него идут огромные суммы. Но нам заказывают такие блюда, что даже я, 22-летний молодой мужчина, готовлю лучше!
— Знаешь, была я в Стайках осенью — на сборе с фехтовальщиками. Меню формировала врач команды. Вполне достойно кормили.
— По-моему, Гончаров заказывает из расчета: что вкусно ему, то должно устраивать всех. Это несоленое, без приправ мясо многие у нас оставляют на тарелках. И потом: ну, не может тяж есть столько же, сколько мухач или тот же тренер.
— Конечно, у каждого должен быть свой рацион.
— У нас все одинаково — вне зависимости от возраста и веса. В субботу и воскресенье меня обычно в Стайках не бывает. Так нет чтобы в счет моей пайки дать дополнительное питание ребятам, наоборот, команде могут устроить диетический день. Предложат по салатику и паре драников, вот практически и все. Что? О какой икре вы говорите? Мы ее давно не видели. И рыбу красную тоже.
Народ придушили, что никто не дернется. Никогда! Вот что самое печальное. Мой тренер, наставник олимпийского чемпиона, боится что-то сказать. Потому что снова соберется консилиум и с Солодаря опять снимут президентскую стипендию на год.
Безусловно, то, что я был нетрезвым пойман за рулем, — это, конечно, страшно. Это преступление. Я за него получил наказание. Но что при этом делал главный тренер? Вот вы когда-нибудь что-нибудь слышали о других спортсменах? Что, их пьяными ни разу не останавливали, права не забирали? А об этом молчат.
Андрей Рыбаков зарплату заработал и сидит тихонько, его тренер выпустит только к очередным Олимпийским играм. А между ними пусть Арямнов и все остальные выступают. Рыбаков — профессионал, ему уже под тридцать лет, он умный. Спокойно придет в зал, потренируется, сам сделает, что ему надо. Гончаров же — это просто очень большой раздражитель для всех. Его недолюбливают почти все ребята в нашей команде. А что творится в женской сборной? Я иногда с девчатами встречаюсь, боюсь, что там ситуация еще хуже. Гончаров, на мой взгляд, решает в белорусской тяжелой атлетике абсолютно все.
Политика партии
— А что думает по этому поводу Александр Курлович, зампред федерации?
— Он уже ставил вопрос, чтобы разобраться с Гончаровым. Но того защитил Шпилевский! Самое обидное, что я видел председателя федерации чуть ли не один раз в жизни: когда он лишил меня в 2009 году зарплаты. Почти не помню, как Шпилевский выглядит! Ах да, он еще награждал меня на чемпионате Европы в прошлом году, вешал медаль на шею. Я смотрел на него и думал: этот человек не только не сделал для меня практически ничего, так еще и главного тренера поддерживает. Мне кажется, он просто не представляет реального положения дел, так как его зам по спорту доносит непроверенную информацию. Отсюда и доверие к Гончарову.
— Практика других видов спорта показывает, что главный тренер — это больше организатор, а непосредственно в зале, как правило, работают его помощники.
— Вот пусть и организовывает. А в тренировочный процесс не лезет. Я отказался от всего гончаровского давно, еще до Пекина. И только из-за этого стал олимпийским чемпионом!
— Подожди, в национальную команду ты пришел году в 2005-м, если не раньше…
— И, тренируясь по схеме Гончарова, быстро заработал две межпозвоночные грыжи и чуть не остался без менисков. Когда готовился к чемпионату мира 2007 года, то, не афишируя, перестал придерживаться этой схемы. А выиграв чемпионат, плюнул и громко объявил: “Все, хватит, в жизни больше не буду делать что-нибудь по-вашему”. Потому что это невозможно: я тренируюсь и все время думаю, как бы что не травмировать. Ведь любая травма в штанге может на всю жизнь оставить инвалидом.
— Почему до Олимпиады и сразу после нее ты не высказывал публично свою точку зрения, а делаешь это только сейчас, после известных скандальных событий?
— В 2008 году мне было всего двадцать. Я ничего не знал о политике в спорте, не общался с министром. Когда в день получения новой квартиры в Минске меня поймали за рулем пьяным и отобрали права, Гончаров сказал: “Слушай, там такое началось. Давай буду говорить, что все у нас хорошо и мы вместе работаем. Во всех инстанциях буду отвечать, что ты у меня идеальный”. Он так сказал, потому что незадолго перед этим мы с ним в очередной раз разругались.
На том и порешили. Я тогда не знал, что Гончаров уже растрезвонил на всех углах про мой проступок. Прошло где-то два месяца. Все нормально. И вдруг заходит мой тренер Солодарь: “Срочно иди в административный корпус. Там собрался консилиум, тебя обсуждают”. Бегу и не понимаю, что могло случиться. А Гончаров берет слово и при всех называет меня полностью неуправляемым человеком, который делает все с точностью до наоборот. Якобы я гуляю, постоянно разъезжаю без прав и так далее. Стою, молчу, раздавленный его обманом, и не знаю, как оправдаться. Он же обещал! А я, молодой пацан, ему поверил. Потому что еще не въезжал в эту “политику партии”…
Пытался говорить: “Что вы делаете? Почему его слушаете? Посмотрите, как я тренируюсь! Давайте расскажу, что на самом деле происходит”. Но никто не слышал. Меня и моего тренера лишили зарплаты и сказали, что, если не выиграю “Европу”, дисквалифицируют на два года.
Конвейер страха
— Десять месяцев получал 172 тысячи рублей в месяц. На них я, олимпийский чемпион, должен был готовиться к соревнованиям. У меня не было денег на массажиста!
— Разве в национальной команде его нет?
— Есть. Но это друг Гончарова. И я не могу сказать ничего хорошего о его работе. Чтобы привести мышцы в порядок, нужно, чтобы по ним после нагрузки каток прошелся. Но спортсмены лишены такой элементарной помощи.
И кадеты, и уже заслуженные ребята работают в одном зале. Гончаров подмял под себя все, хотя у нас есть и тренеры юниорских команд. Он придумал схему безвозвратного отбора учеников. Многие талантливые наставники перестают работать, потому что бессмысленно: в сборную не возьмут, а спортсмена отберут. Есть, например, в Бобруйске Михаил Николаевич Рабиковский, он в сборную Союза еще входил. Так у него Гончаров только в последнее время забрал Новикова и Казимира Фицнера. Ребятам ничего не оставалось, как изобразить радость, потому что иначе они стали бы невыездными.
— Такую практику можно оправдать, например, желанием выстроить цельную систему подготовки.
— Может быть. Но зачем тогда при этом испортили множество пацанов? Вот представьте: у человека олимпийский характер, но его ломают и выкидывают. Куда идти? На стройку. А потом парень, скорее всего, сядет в инвалидную коляску, так как необходимой операции вовремя не сделали и колено в конце концов развалится. Вот и вся жизнь! А на это никто не смотрит. И я никому не нужен — нужны только мои медали.
— Неправда.
— Правда! Говорю постоянно: мне для тренировок нужны тренажеры и беговая дорожка. И только теперь, когда уже все терпение кончилось, когда бузить начал, дорожку и велотренажер (к слову, вполне достойные) наконец в Стайки привезли. А остальное? Нам же надо заднюю поверхность бедра закачивать и обязательно мышцы рук, которые не задействованы при работе со штангой. Потому что чуть в сторону на помосте поведет, можно сразу выломать плечо, как случилось с Махвееней на апрельском чемпионате Европы.
— Тебя же на том чемпионате тоже повело, да?
— Я вырвал вес, чуть ниже сел и штанга пошла за голову. Уходил от нее и повредил уже травмированное колено. И это из-за того, что тренажер в Стайках, на котором можно качать колени, мне давно мал. Он игрушечный. Я из него вырос! У меня каждое бедро, когда я в форме, по 82 сантиметра. Сажусь на тренажер, а ноги не вмещаются. Несколько лет назад я уже защемил на нем седалищный нерв. Больше не хочу.
— Ты вроде и не самый крупный в сборной.
— Я вообще не крупный! Но обхват бедра у меня самый большой в национальной команде за последние десять лет ее истории. А два тренажера, которые привезли в Стайки совсем недавно, приобретались без консультаций со мной. И они оказались детскими!
— Почему остальные молчат?
— А кто скажет, если все боятся? В команде же конвейер: переломали — отправили, переломали — отправили. Забота одна — во что бы то ни стало заработать зарплату на год. Говорят: не справится Рыбаков — справится Новиков, не выйдет у Новикова — выйдет у Арямнова. Не захочет Арямнов — заставим.
А я не могу быть прибитой мышью. Спрашиваю у министра: за что главный тренер получает максимальную зарплату? За олимпийское золото? Тогда вычеркните мою медаль из этого списка! Я с этим человеком брезгую разговаривать, здороваться не хочу. Гончаров потерял мое уважение, еще когда мне было четырнадцать лет, и он в присутствии всей команды, не задумываясь, задел мое самолюбие. Иногда мне тошно находиться с ним в одном зале, потому что он специально, зная о моем отношении к нему, садится рядом с местом, где я работаю.
Чаша переполнена
— Когда в 2009 году меня лишили заработанной на Олимпийских играх президентской стипендии и посадили на 172 тысячи, я пережил психологический срыв. Его последствия дают знать о себе до сих пор. Однажды не спал три ночи подряд. Не понимал, как такое могли со мной сделать.
— Наверное, тем самым хотели привести тебя в чувство.
— Да все кинули меня, и все. Не знаю, если Гончарова не уберут, я после Лондона в команде не останусь. Про отъезд за рубеж даже не заикаюсь, потому что боюсь: кто-нибудь придет в столовую на секунду раньше меня и, может, бросит в чашку таблетку какой-нибудь химии. Меня дисквалифицируют на четыре года — и все, прощай, Арямнов!
Министру уже говорил: если Гончарова не уберут, то я, вполне вероятно, просто не смогу завоевать золото Лондона. Потому что не хватит сил и терпения с ним рядом работать. Да у белорусов медали может вообще не быть! Ведь сейчас я чуть ли единственный человек в сборной, который реально дает хоть что-то спортсменам. Подхожу к каждому, персонально указываю на ошибки, рассказываю, как выходить из ситуации, что делать, чтобы предупредить травмы.
— Ты работаешь с атлетами?
— Да! И меня слушают. Потому что понимают: Арямнов говорит правду. Но лишь выйду из зала, как Гончаров идет к тем, кому я советовал, и поднимает их на смех. Затем отпускает шуточки в мой адрес: “Что, мастер-класс он вам показывал?” Но самое интересное, с меня смеется, а назавтра спортсменам дает мои же упражнения.
— Но есть же в команде и другие тренеры: Виктор Шершуков, Михаил Солодарь. Они находятся в том же зале. Какова их реакция?
— Мне кажется, все они — заложники ситуации. Шершуков, возможно, устал. Он так давно в спорте, что махнул на все рукой и работает только со своими спортсменами. А что может сделать Солодарь, если один раз уже сидел год без зарплаты? Я, к примеру, был на тот момент просто прибит, не понимал, что происходит и как можно так обращаться с людьми.
Десять раз по десять
— Давай разберемся. Что страшного в твоей жизни произошло, когда сняли президентскую стипендию? Да, обидно. Но не нищенствовал же. Все-таки получил за Олимпиаду премию в сто тысяч долларов.
— Кто ж мне сказал, что зарплату потом заберут? Я человек из обычной семьи. Купил себе машину. Сделал маме ремонт. Сто — это десять раз по десять, и все!
— Вся премия ушла за неполный год?
— Да! Я и у себя дома сделал ремонт. Знал, что буду получать президентскую стипендию, не экономил, вкинул все в свое материальное благополучие. Все потратил. Что вы удивляетесь? Знаете, сколько стоит, чтобы моя кость отвердела так, чтобы меня под весом в 240 килограммов не смяло, как подушку? Я должен быть, как камень! Впитать в себя все нужное, как губка, и лишнюю водичку сбрасывать с потом. Для этого необходима куча препаратов. Я не знаю, в каком еще виде спорта так должны быть соблюдены все параметры. Да даже если все они будут соблюдены, достаточно одной мельчайшей ошибки на помосте и все. Если же все поднимут одинаково, то имеет значение и собственный вес.
А чтобы выиграть, и выиграть так, как я… Ехал на Олимпиаду и был стопроцентно уверен. Сделал шесть подходов: три в рывке и три в толчке. Установил мировые рекорды. Знал заранее. Шел наверняка. А многие пацаны едут наугад, они даже не знают толком, как поднимать эту штангу.
— И часто у нас наугад отправляются на соревнования?
— Да все, кроме меня! Даже Рыбаков. У него огромный талант. Главный плюс Андрея — невероятно сильнющие мышцы спины. А вот как ноги правильно использовать, понятия не имеет. И его тренер, похоже, не знает, что с ними делать. Вот посмотрите (Арямнов выходит из-за стола и обозначает движения при поднятии штанги). Верхотура у Рыбакова большая, а ноги он ставит очень узко, получается, что опора маленькая. И когда садится, весь впереди, на менисках висит, колени перегружает. А если бы сел шире, то основную нагрузку перенес бы на бедра: этот рычаг — более мощный.
— Это элементарные знания из механики.
— Самые элементарные! Это может понять любой, логически мыслящий человек. А они никогда в жизни не поймут.
— Но Рыбаков завоевал две олимпийские медали!
— Да, их можно сделать и при тех условиях, о которых я говорю. Но это заканчивается на 85 килограммах собственного веса, в категории, где работает тот же Андрей. Виталик Дербенев (весовая категория до 56 кг. — “ПБ”.) тоже выступает. И выступает уже чуть ли не сорок лет. Потому что подымает относительно земного притяжения почти ничего. Я с таким весом упражнения для бицепса делаю!
Вот почему у нас нет тяжей и не будет никогда? Потому что Гончаров тренирует их всех, как Дербенева. Он с Виталиком всю жизнь работает и думает, что его схема подходит тяжам. Да никто не выдержит! У созданий, кто поменьше, даже сердце быстрее бьется. И так во всех параметрах жизнедеятельности. А главный тренер, мало того что не понимает, так еще и прислушиваться не хочет. И когда я пытался что-то сделать, он специально действовал наперекор. Я в сборной с четырнадцати лет, и мне есть что сказать.
Болезнь “Фроста”
— Ты пришел в национальную команду совсем мальчишкой. И рос, прогрессировал, тренируясь по схеме Александра Гончарова, не правда ли?
— Здесь вот какой нюанс. Когда я живу и тренируюсь дома, могу приехать в сборную и так нагрузиться. Но это же не ежедневная нагрузка! Понимаете? Я не должен работать, как мухач. Дербенев может сделать тренировку за полчаса, а я, бывает, в два не укладываюсь. Виталик почти не потеет при этом, а у меня иногда два килограмма веса с потом уходит. Дербеневу пить вообще нельзя, а мне эти потери надо как-то возмещать. А чем? Нам уже пять лет в Стайках дают воду “Фрост”. Не знаю, полезная она или нет. Но сегодня кажется, что пью просто воздух. Не могу жажду утолить. А вдруг эту минералку в таких количествах, по полтора литра каждый день, употреблять вообще нельзя?!
— Точно нельзя. Знаешь, мне казалось, уж в тяжелой-то атлетике рацион должен быть выверен до мелочей.
— Чтобы проанализировать, что у нас творится, у меня даже ума может не хватить. Это все ужасно!
— Почему бы тебе просто не уйти на индивидуальную подготовку? Оставь ты Александра Васильевича в покое.
— Но я не могу без пацанов тренироваться! Мы делимся, общаемся. Куражим друг друга на тренировке, злим, подзадориваем. У нас как бы бойцовский клуб. И уйти из него — не выход из положения.
В Борисове надлежащих условий для тренировок нет. Помосты, что остались от минского чемпионата Европы, только недавно попали в мою родную спортшколу, после того как я возмущаться начал. Но опять же: отдали — и устанавливайте, как хотите. А чтобы получилось качественно, да так, чтобы сорок лет еще стояли, надо под уровень каждую деталь вымерять. Чтобы я мог бросить эти 260 килограммов, а штанга не провалилась бы на следующий этаж.
Впрочем, главное, что помосты привезли. А до этого у меня в Борисове почти ничего не было. Есть тренажерка, в которой зимой градусов едва ли не столько же, как на улице. Заходишь влажным после тренировки и чуть ли не инеем покрываешься. Из тренажеров есть лишь те, чтобы пресс качать, да стойки для приседания со штангой. Все. А боковые мышцы, а спина? Как качать весь корсет? Там стоит сорокалетний козел у шведской стенки, весь перекошенный. Как на него ложиться и работать? Чтобы потом что-нибудь криво выросло?..
И так в девяноста процентах всех залов по стране. В Беларуси всего два зала, в которых можно профессионально заниматься тяжелой атлетикой. Оба они находятся в Стайках — мужской и женский. И то в них очень много еще чего не хватает. Считаю, у штангистов должны быть гимнастические кольца. Ведь почему у гимнастов такое округлое плечо? И я хочу, как они, висеть, кувыркаться на кольцах, развивать мускулатуру. Потому что мне надо выходы со штангой делать. А хват тот же — и там, и там. У меня должно быть максимальное количество востребованных мышц. Тогда стану еще сильнее. Беговую дорожку, слава богу, привезли, я уже рассказывал. Но на этом этапе подготовки на всю катушку ее еще не задействую.
— Не думала, что ты со своими габаритами еще и бегаешь.
— Но это же основа разминки в каждом виде спорта. По улице, конечно, мы не бегаем, тем более в холодное время года — иначе все будем ангинщики. Появился также велостанок.
То есть коленный сустав мы можем, как спринтеры, нарастить или, наоборот, высушить. К примеру, стягивать его надо в том случае, если мениски болтаются.
Велостанок мне нужен и в Борисове. Министр спорта пообещал, что все проконтролирует: “С завтрашнего дня будешь на нем тренироваться”. Прошло пять месяцев. До сих пор жду. Подошел какой-то пенсионер в Стайках, сказал, что надо куда-то подъехать и посмотреть. Но разве я должен этим заниматься? Мое дело — тренироваться, готовиться к Олимпийским играм.
Понимаете, я уже так сильно обижен, что намерен просто требовать те вещи, которые нужны для подготовки безотлагательно. Разве трудно повесить гимнастические кольца в зале Стаек? А нормальный турник? Помню, я его в свое время привозил из Борисова и пригрозил тогда Гончарову: “Вот только сними!” Ибо старую шведскую стенку он снял, так как она, видите ли, плохо смотрелась в нашем зале. Ну не глупость ли? А человек со штангой поприседал, и его позвоночник сложился, как подушка.
— Конечно, растягиваться надо.
— А Рыбаков оттого и получил травму спины, что не делал этого. Почему? Потому что главный тренер не рекомендовал своему ученику растягиваться! И этот человек уже десять лет работает со всеми спортсменами страны…
— Хочешь сказать, он абсолютно всем планы пишет?
— Да ты права не имеешь не по его плану тренироваться! А хоть кто-нибудь у нас задавался вопросами: сколько организм штангиста потратил, и чем он должен потери восполнять? Да, это элементарные вещи. Но тогда почему, когда я об этом говорю, на меня смотрят, как на ненормального?
За пацанов обидно
— В команде же врач есть. Кто-то говорит, что лучший в стране.
— У нас доктор очень серьезный. И больше я на эту тему говорить не хочу. Зачем ему с главным тренером ругаться? Ему это надо? Я подошел к врачу в частном порядке, решил вопросы, побеседовал. Но есть же в команде, помимо меня, и молодые спортсмены, совсем дети!..
А как у нас попадаются на допинге кадеты!? В законе черным по белому написано: если уличен несовершеннолетний спортсмен, то на тренера дело завести могут. Но вот недавно на юношеском чемпионате Европы воспитанник главного тренера прокололся, и все молчат. Пацана на четыре года домой отправили, предварительно заставив его написать объяснительную (подозреваю, под диктовку), где он снимал всякую ответственность с тренера. У него не то чтобы профессионального спорта может уже не быть — жизнь наперекосяк пошла.
И таких случаев — сколько угодно. В этом социуме жить невозможно, а не то чтобы тренироваться. Это такая разложившаяся среда, что иногда просто не хватает сил, чтобы заставить себя идти в зал.
Я не за себя сейчас выступаю — за пацанов прошу, у которых в тяжелой атлетике еще все впереди. У нас даже витаминизации нет!
— Да ладно... Статья расходов специальная под это в Минспорта предусмотрена.
— Ничего толком не дают. Все покупает мой тренер за свой счет. Когда готовился к Олимпиаде, расходы составляли до пяти тысяч долларов в месяц. А единственное, что могу получить в сборной, это, грубо говоря, ревит с ундевитом. Все!
Спортсменам должны выдаваться препараты в зависимости от их весовых категорий. У нас должна быть специальная экипировка. В последний раз — стыдно об этом говорить! — дали игрушечные, бумажные штангетки. Нога один раз вспотеет, и они рвутся. Не знаю, где обувь делали, в Китае, наверное, но стоишь в ней, и пятка находится выше носка. Представляете? Как на каблуках. В них сразу на колени тянет. Плюс выдали хороший ремень, но детский — не сходится. Получил одноразовое трико: сходил один раз на тренировку, сделал один “подрыв” — на ноге дырка. Это что за отношение к спортсменам?
Министр постоянно приезжает в Стайки, спрашивает у главного тренера: “Что вам нужно?” А тот отвечает: “Ничего”.
— Почему вы молчите?
— Я говорю! Живу с высоко поднятой головой и если вижу какую-то несправедливость, то всегда скажу правду. А Гончаров машет за моей спиной рукой: мол, это мальчишество; он такой-сякой; не слушайте его.
Когда-то я был самым младшим в команде, сейчас едва ли не самым старшим стал. Кто-то травмирован, кто-то Гончарову не нужен и уже завязал. Помню, был у нас Коля Потоцкий. Он, как и я, в рывке поднимал на десять килограммов выше мирового рекорда, только в категории до 94 килограммов. И вот, когда возня началась перед Олимпиадой, когда путевки в Пекин стали делить, то часть людей отправили домой — чтобы слюна не текла. А остальные — травмированные, не травмированные — продолжили готовиться. И Потоцкий, оказавшийся среди тех, кто невостребован, завязал. В 25 лет!
Но самое обидное, что пацаны в сборной в корне неправильно тренируются. Вот отдайте мне команду на месяц, и каждый в ней добавит по несколько кило в упражнении.
Бабушкино пиво
— Но результаты-то есть. Последний чемпионат мира тому свидетельство. Бронзу в категории до 85 килограммов взял Лагун.
— А вы читали его интервью после чемпионата 2009 года? Сергей прямо говорит: “Если бы мы не заселились с Арямновым в одну комнату…” Я его настроил в самый последний день! Мы были в постоянной ругани. Я сказал: “Сергей, ты можешь выигрывать каждый раз. У тебя неограниченные возможности. Ты такой сильный, что я слаб в сравнении с тобой. Ты провел мощную подготовку. Ты должен собраться и выдать. На помосте только штанга и ты. И ты знаешь, что можешь эту штангу в узел завязать! Работай над собой”. Потом он благодарил: “Если бы ты мне не втюхал, что я могу, не провел бы психологическую работу, у меня рука дрогнула бы. А так стоял на помосте и точно знал — могу!” Лагун поверил в себя. Потому добился успеха и на следующий год.
— Выходит, у тебя дар убеждения.
— Просто, когда вижу, что пацаны ломаются на моих глазах, реально с каждым подходом травмируют себе суставы, молчать не в силах. У меня сердце болит.
Если домкрат неправильно подставить, то либо он сломается, либо упадет машина. То же самое и со штангой: если ты свое тело-домкрат идеально под нее подведешь, то поднимешь сколько угодно — столько, сколько выдержат твои кости.
Никто об этом мне не рассказывал, до всего сам доходил. Я своих тренеров очень уважаю. У нас человеческий подход друг к другу. Но, к сожалению, они не совсем ясно представляют, что творится под штангой в двести кило. Когда я первый раз оказался под весом в двести двадцать, то испугался: почему так сыграла штанга? У меня никогда гриф так не играл!..
Очень рад, что сейчас к нам на сбор заехал Логвинович, тренер Тараненко. Увидел его первый раз в жизни. И он мне много чего рассказал: и почему штанга играет, и как потери жидкости восполнять. Вот почему все мои залеты произошли? Из-за того, что я выпивал пиво (у меня бабушка пиво варит, я его люблю). Логвинович объяснил: “Ты два-три килограмма в день с потом теряешь, тебе хочется жажду утолить. Поэтому нужно напитать организм после тренировки, специальное питье необходимо”.
Я спрашивал у него про Тараненко, про их тренировки. И многое прояснил для себя. Было приятно, когда Логвинович сказал: “Андрей, ты единственный в команде, кто правильно пользуется углами всех рычагов своего тела”. То есть чисто на технике можно пройти очень тяжелые зоны, проскочить мертвую точку. (И Арямнов увлеченно стал рассказывать про особенности техники.)
Кредитная история
— Ты будто песню поешь! Так складно.
— Просто часто рассказываю ребятам об этом. Я свои знания получил из-за того, что у меня не было выхода. Уверен, попаду в любую тяжелоатлетическую страну — они меня никогда в жизни не отпустят.
— А какие у тебя цели в жизни, Андрей, помимо олимпийских медалей?
— Думаю о том, чтобы моя семья процветала и никогда не нуждалась. Чтобы мои будущие дети занимались не банальщиной, как пришлось их отцу, а просветлением. Я достойный человек и хочу достой- но прожить свою жизнь.
В квартире, которую получил за Олимпиаду, до сих пор не могу сделать ремонт. За время, пока я жил без зарплаты, влез в долги. Сейчас свободные деньги вкладываю в бизнес. Банкам не доверяю. Хочу открыть туристическую фирму, снять офис и посадить туда грамотного человека. Процент от прибыли обязательно будет идти на благотворительность, начнем с моей родной Минской области. Куда именно? В детские дома, еще куда-нибудь. Пока ничего не знаю в этой сфере. Меня никто не учит, поэтому трудно ориентироваться. Пять лет я прожил в Стайках. Поэтому больше разбираюсь в сосновых породах деревьев, много знаю о земле, когда и что на ней растет. Могу огородиной заниматься.
Я вырос в Борисове возле озера и Березины. На рыбалке себя очень хорошо чувствую, на ней снимаю всякий стресс. Поэтому хочу жить в собственном доме на водоеме. Завести хозяйство. Разводить рыбу. Может, выкупить кусок леса, чтобы финн какой-нибудь приезжал оленя загнать. Абсолютно спокойная мечта.
— Скажи, тебе с Олей, будущей хозяйкой, повезло?
— Да. Но все равно еще идет период перевоспитания. Чтобы человек начал думать, как я, надо его изнутри перестроить. Она жила в обычной борисовской семье, у нее чисто белорусские корни. Может вспылить иногда, в разговор мужской вмешаться. Но, думаю, как жена должна быть хорошая женщина.
— А как готовит?
— Я сам неплохо готовлю, поэтому всему ее научил. Пельмени Оля стряпает по особому рецепту, настоящие, уральские. То же касается и пирожков с капустой. На Урале совсем по-другому работают с тестом, оно тончайшее. Я люблю натуральные продукты. Очень разборчив в еде. Ролтон или рыба со вкусом бекона — не для меня. Подкрашенные шипучки, считаю, вообще нельзя пить. Я бы с удовольствием брал в Стайках комнату с кухней, но платить за нее триста тысяч в сутки — это слишком.
Вообще, если бы выдали все положенные на мою подготовку деньги, я забыл бы про все плохие истории. Сам бы тренировался, готовился. И никто бы не мешал достигнуть поставленных целей.
Я понимаю, что спорт когда-нибудь закончится. И тогда мои дети спросят: почему ты не заработал нам на жизнь? Не хочется их разочаровывать.
Сейчас думаю, что, будь у меня в 2008 году хотя бы столько же знаний, сколько теперь, я бы грамотнее распорядился своей премией за Пекин. Тогда мне было всего двадцать лет!..
В последнее время занимаюсь автомобильным бизнесом. У нас с компаньоном есть своя станция. Покупаю подержанные автомобили, восстанавливаю и продаю.
С удивлением обнаружил, что президентская стипендия не дает права взять в банке кредит: по факту моя зарплата составляет по-прежнему 172 тысячи рублей! И только эта мизерная сумма идет в зачет пенсии по новому закону. Хотел семилетнего племянника ноутбуком порадовать, а мне в банке не дали кредита в пять миллионов. И аванс нам тоже не положен. Все это по меньшей мере странно...
Мне сейчас обидно за то, что я пошел в спорт. Лучше бы занялся чем- нибудь другим. Мы просто лошади, на которых все ездят и которых меняют, когда они валятся с ног.
Хочу получить максимальное образование. Закончу БГУФК, пойду в Высшую школу тренеров. Если все получится, то буду, может, как Курлович, работать в тяжелой атлетике, ездить по чемпионатам мира. Но пока даже не знаю, что нужно сделать, чтобы достичь подобного статуса.
— Идя напролом, статуса дипломата, способного разрешать спорные вопросы, не достичь.
— Ничего страшного. Для меня важнее дышать полной грудью и прямо смотреть людям в глаза. Чтобы не было за себя стыдно.
Спайс кипятком
— В таком случае никак нельзя обойти тему твоей допинговой дисквалификации, последовавшей сразу после выигрыша апрельского чемпионата Европы.
— Курлович сказал, что я получил два месяца карантина, хотя Гончаров раструбил всем, что шесть. Если бы главный тренер не ввел меня в заблуждение, то можно было бы подготовиться к осеннему чемпионату мира. Ехал бы в Анталью только за победой. Мне стыдно проигрывать. Я еще ни разу не проигрывал.
— Ты, наверное, форму растерял.
— Нет, это главный тренер пытается всем влить в уши, что я нарушаю режим и потому ослаб. Однако разве триста дней в году в Стайках и две тренировки в день — это не режим? Я постоянно тренируюсь. Могу хоть сейчас, спустя короткое время после декабрьского отпуска, выйти на помост и толкнуть 225 килограммов, как на чемпионате Европы. Могу каждый день приседать с весом 280-300. Два дня назад брал на грудь 220. Я в отличной физической форме! У меня запаса вот столько (Андрей показал ладонью горизонталь над своей макушкой.) Реально я могу не только две Олимпиады выиграть, но и до сорока лет выступать. А Гончаров пытается остановить меня в моем развитии.
— Однако это ж не он тебе синтетический наркотик покурить предложил.
— На тот момент все это продавалось свободно, легально. Заказываешь в интернете и тебе привозят. Можешь поджечь в специальной баночке, по углам расставить — в рекламе они подробно расписывают.
— Выходит, соблазнился на красивую картинку?
— Нет. Здесь такое дело. Перед “Европой” я встретился с новым министром Качаном. Он говорит: “Андрюха, все нормально, давай, не дури голову, начинай работать. А я твоими водительскими правами займусь. Может, помогу”. Я обрадовался: ничего себе, если так, тремя руками “за”. Такого отношения жду давно. Наконец-то! Уезжаю на сбор. Дважды рву 210 килограммов. А это каждый раз выше мирового рекорда на десять кило. Летаю как на крыльях: мне дали шанс исправиться! Меня обнадежили!
И вдруг за десять дней до соревнований министр приезжает в Стайки. А перед этим Гончаров у него был и напел что-то про меня.
Подхожу к Качану: “Вы говорили, что с правами поможете. К чемпионату я готовлюсь. Но мне как-то передвигаться надо. А то как привязанный сижу в Стайках. Сколько можно?” Он отвечает: “Здесь мне говорят, что ты себя плохо ведешь. Если “Европу” не выиграешь, то не помогу”. Я закипел: “Что?!”
Он тем самым плюнул мне в лицо! Проигнорировал всю мою подготовку, прислушался к тому, что говорит ненавистный мне человек. Да не буду я рвать жилы на твоей “Европе”! Развернулся и ушел. Потом личный тренер еле-еле уговорил меня выступить на соревнованиях…
Недавно министр снова вызывал меня. Показалось, он не особо осведомлен о ситуации в сборной, потому что ему доносят не всегда объективную информацию. После я сказал себе: чиновники приходят и уходят, а на олимпийском помосте честь страны защищать нам. Буду тренироваться, независимо от того, что происходит в министерстве. Я профессионал. И никто за меня не выйдет и не поднимет эту штангу.
— Ты не договорил. Чем закончилась та история в Стайках, когда ты заявил, что не будешь выступать на “Европе”?
— Пошел, заказал спайс. И накурился. Интернет такое дело: нажал на кнопку и сразу горячие предложения посыпались. А мне надо было успокоить нервы. Я испытал жесточайший стресс, поняв, что единственный человек, который мог помочь, отказался от меня и загнал в ту же яму. Откуда я мог знать, что спайс — это допинг? Кто мне об этом рассказывал? В том состоянии я не был способен задаваться вопросами. Узнал только тогда, когда получил дисквалификацию. Мне сообщили, что я стал первым человеком в мире, которого поймали на этой ерунде. Первооткрыватель. Впредь буду умнее. И больше подобного не допущу. Обидно еще и то, что меня заставили сочинить историю, будто я вообще в тот день не находился на сборе…
— Андрей, мне кажется, твоя серьезная проблема состоит еще и в том, что, завоевав олимпийское золото, стал публичной фигурой, но этого как-то не осознаешь...
— А мне это никто не рассказывал! Вот теперь, когда кипятком обдали, знаю. Но что мне делать, если все дела уже наворотил?!
Ранимый зверь
— Еще ты очень эмоционален...
— Я легкоранимый человек. Однако даже когда бываю растроган до слез, не надо думать, что на мне можно ездить. Я по натуре зверь. Могу быть очень спокойным. Но, как штангист, быстро взрываюсь. Именно так, в мгновение ока, я вырвал и толкнул мировой рекорд. На одном вздохе. С Гончаровым сражаюсь с детства. Он, может быть, и не помнит тот момент, положивший начало нашему противостоянию. Но, когда мне плюнули в душу, я понял, какой он человек.
— В курсе, что главный тренер взял обязательство привезти из Лондона три медали?
— Не будет трех медалей. Понимаете, у нас настолько талантливые тяжелоатлеты, что способны завоевать и все восемь. Белорусская земля реально богата на сильных, крепких пацанов. В команде есть молодые спортсмены, которые — если их не сломать! — со временем выиграют все, что можно. Вот сейчас Гаранин (у него первый тренер — отец) в 15 лет толкает двести килограммов. Я в его годы столько не подымал! Есть люди гораздо талантливее меня. Но надо понимать: из-за какой-то ерунды все может рассыпаться. Внутрикомандные отношения — это страшное дело. Мне не важно, кто придет на смену Гончарову, лишь бы он обладал человеческими качествами. Почему никто наверху не хочет меня понять — теряюсь в догадках.
— Потому что предлагаешь людям сделать страшный выбор: или я, олимпийский чемпион Арямнов, или главный тренер Гончаров, которого не уважаю. Согласись, чересчур радикально.
— Не вижу иного выхода. Поймите, иначе мы не можем гарантировать успеха в Лондоне. Ситуация зашла в тупик.
Светлана ПАРАМЫГИНА,
http://pressball.by