Валерий Шарий:

между Мюнхенем и Монреалем

Пять медалей разного достоинства завоевали на завершившемся в корейском Пусане чемпионате мира среди юниоров белорусские штангисты. Причем подобный успех отнюдь не стал неожиданным и в общем-то прогнозировался. А вот знаменитый Валерий Шарий только в 16 лет, по сути, начал серьезно тренироваться, в 22 — попал в сборную страны, в 29 — выиграл Олимпийские игры в Монреале…

Что думает знаменитый белорусский богатырь о ранней специализации в тяжелой атлетике, сколько тонн металла поднял за свою карьеру, чему учили его поражения, можно ли в спорте обойтись без фармакологии и многом другом — в сегодняшнем интервью Валерия Шария «Спортивной панораме»...

... Шершавый гриф штанги оставляет следы не только на руках. Они остаются и на сердце атлета, когда человек уступает металлу в борьбе. Если же спортсмен одолевает рекордный вес, радости его нет границ. Наш собеседник, знаменитый белорусский богатырь Валерий Шарий, называет две важнейшие вехи своего спортивного пути – Олимпийские игры в Мюнхене и Монреале. Горечь неожиданного поражения он познал 1 сентября 1972 года, как запомнилось ему, в 19.00. Торжество победы над собой принесла дата 26 июля 1976-го. А как-то на досуге первый белорусский олимпийский чемпион по тяжелой атлетике подсчитал, что за свою карьеру принимал участие в 85 серьезных стартах и поднял 28 тысяч тонн…

— Валерий Петрович, на завершившемся в Корее чемпионате мира среди юниоров наши юные дарования завоевали пять наград. Как вы относитесь к ранней специализации в тяжелой атлетике?

— На мой взгляд, парни и девчата выступили достойно. К ранней же специализации отношусь положительно, ведь сегодня идет омоложение всего мирового спорта. Таково веяние времени.

— Родители, когда вы стояли перед выбором спортивного увлечения, не были против такого в буквальном смысле слова тяжелого вида?

— Воспитывала меня одна мама, она не возражала. А привлек меня к занятиям спортом дядя, который был старше всего на пять лет. Он занимался легкой атлетикой. Подспорьем для моих тренировок была протекающая рядом речка: летом плавал, зимой на коньках гонял. Думаю, жил бы в городе, стал бы конькобежцем, неплохо это у меня получалось. Вообще, в школе физкультура была самым любимым предметом.

Помнится, однажды в киножурнале «Новости дня» увидел двукратного олимпийского чемпиона (1956-й, 1960 годы) Аркадия Воробьева. Блеск штанги меня поразил, запало в душу: вот это спорт! Начал поднимать тяжести: в те годы до 16 лет тяжелой атлетикой заниматься не разрешали. В 1960 году переехал в Минск, и до этого возраста попробовал силы в классической борьбе. В первый раз вышел на ковер, не успел оглядеться, как уже лежал на лопатках. Помню и свой дебют на соревнованиях. Участвовали в них шесть человек, и я занял пятое место. Очень обиделся и ушел из этого вида. Футболиста из меня тоже не получилось. Первый тренер по штанге, к которому обратился, был Борис Левин. Скромно попросил его взять в секцию. Особо я ему не приглянулся, но разрешение прийти на тренировку получил. Как пришел, так и на всю жизнь остался и абсолютно ни о чем не жалею. Всегда тяготел к силе, хотел быть крепким, прославиться. О чем не думал никогда, так это о деньгах. Не секрет, что сегодня в спорте у людей только они в голове. Большинством же атлетов тех лет двигало вперед незамутненное прагматизмом честолюбие.

— Какое у вас образование ?

— Окончил школу тренеров при институте физкультуры. Успел три года поработать на заводе. Я ведь с 16 лет на своих хлебах. До трех часов — на предприятии, затем два часа дома отдохну, и на тренировку. Уставал здорово, но всегда был уверен, что стану настоящим спортсменом. Ну а профессиональная спортивная биография началась с 1966 года, с армии. Тренировался у Павла Зубрилина. Сегодня опять работаю в этом спортклубе СКА, воспитываю молодую поросль.

— Первый международный старт помните?

— Да. Это была поездка в ГДР на Кубок Балтики. Соревнования проходили в небольшом приморском городке. Поразили его чистота, ухоженность. Перед этим выступал на чемпионате страны в Ростове, где меня заметили. Там в рывке обыграл фаворита — олимпийского чемпиона Бориса Селицкого.

В сборную Союза попал в 1969 году. В ней задавали тогда тон великие мастера Леонид Жаботинский и Виктор Куренцов. Ну а душой команды были мой друг Петр Король и Давид Ригерт. Их любили за веселый нрав, здорово у этих ребят получалось шуткой обстановку разрядить. Дружил я и с Арнольдом Голубовичем, белорусским штангистом, моим основным соперником. К сожалению, пять лет назад его не стало.

— Что помогало вам побеждать?

— Всегда верил только в себя, днем и ночью в голове была только штанга. Неудачи порой преследовали меня от перенапряжения на тренировках, очень многого хотел, как говорится, здесь и сейчас. Штанга осаживала меня, я злился. Натура такая, нужно было что-то в те моменты покрушить, скамейки, вспоминаю, ломал. Коллеги говорили: «Шарий куражится».

— Когда-нибудь на помосте не приходила мысль: «Безумец, тебе не справиться с этим весом»?

— Риск — благородное дело, но не в тяжелой атлетике. До этого вес берешь на тренировках. Прибавляешь по пять килограммов. Здесь нельзя без психологии. На результат надо настроиться, потом поднимать. Страх присутствовал всегда. Мне свойственно чувство самосохранения, своеобразная техника безопасности, которая и удерживала от необдуманных действий. Ведь случалось, штанга падала на спину и людей парализовывало.

— После мюнхенской Олимпиады журналисты писали, что Шарий перестал улыбаться. Это правда?

— Да, очень мне хотелось тогда победить. Самый рассвет карьеры, 25 лет, на порядок был всех сильнее. На соревнованиях уверенно поднимал в сумме 527,5 кило. А в Мюнхене… В штанге самое важное — пройти первый подход. Неудача всегда провоцирует в голове муравейник, путается вся тактика. Что и случилось со мной. Планировал произвести фурор на Олимпиаде — взять «планку» 540 кг. Сгубила все дело, если откровенно, игра в карты на сборах, проходивших перед Играми в Подольске, причем на деньги. Нам надо было концентрированно тренироваться, отдыхать и не волноваться. Кто картежничал, все Олимпиаду завалили. Поумнее были Мухарби Киржинов и Василий Алексеев, Ян Тальц — они к нам не присоединялись.

— Как долго вас преследовал «мюнхенский» синдром? Известно, что после тех событий вы в сердцах сказали, что вновь такую неудачу не перенесете.

— Да, одолел пессимизм. В последующие годы неудачно выступал. Так, в 72-м занял второе место на Кубке Союза. Проиграл Ригерту. До этого Давид выступал в другой категории, но согнал вес. Соперником, кроме него, у меня был и Владислав Рыженков.

— Ригерт «похудел» и перед Москвой-80, как сам признается, загубил Олимпиаду?

— Хотя до этого мы с ним договорились уйти из спорта на красивой ноте: каждый в своем весе, он — в 100 кг, я — в 90. Но на чемпионате Европе я проиграл болгарину Александрову. Руководство сборной занервничало, стало тусовать спортсменов, заставило согнать вес Давида. Сейчас подумаешь: занял второе место на континенте, а «разносили» как за двадцатое! За несколько недель до Игр функционеры поменяли состав сборной. Так я выпал из обоймы.

— Чему вас научило поражение в Мюнхене?

— Понял, что самоуверенность отдаляет нас от победы, а уверенность в своих силах приближает. До мелочей помню монреальский триумф. Пятый подход, решается моя судьба: первый или второй. Шел, как робот, предельно сконцентрировавшись. А потом аплодисменты! Помню, поцеловал штангу, поздравил судей, поблагодарил соперника.

— Успех спортсмена частенько вызывает зависть менее талантливых. На вашем пути такие люди встречались? И, кстати, вам это чувство знакомо?

— Завистники были, есть и будут всегда. Но гадостей мне никто не делал. Я от таких людей обычно дистанцировался. Если у человека что-то получается лучше, чего ему завидовать. У меня свои параметры, выше головы не прыгнешь. Сейчас, случается, даю волю чувствам, возраст поменял мой характер. Терпимости не хватает, сразу в атаку бросаюсь. А вообще-то, заслуженную критику воспринимаю, прощения сразу прошу, если не прав.

— Вы ныне в роли тренера. Его взгляд на процесс подготовки отличается от взгляда Шария-спортсмена?

— Как ко мне относились наставники, так и я стараюсь относиться к своим подопечным. Я особых капризов тренерам не устраивал. Подгонять меня не надо было, не отлынивал. Понимал, что без труда не вытащишь рыбку из пруда.

— Как вы думаете, почему великие спортсмены не становятся великими тренерами?

— Устают от титанического труда. Хотя я мечтаю вырастить похожего на себя тяжелоатлета. Сегодня работаю тренером-преподавателем в Минском областном училище олимпийского резерва.

— Как вы оцениваете перспективы развития вашего вида спорта в стране?

— Полагаю, сегодня у нас хорошая, сбалансированная команда. Творчески работает главный тренер Александр Гончаров. Ребята завоевали в Афинах три медали. Это показатель профессионализма наставников. А ведь вырастить олимпийского медалиста непросто.

— По прошествии лет как вы относитесь к фармакологии в спорте?

— Ее помощь нужна. Но применять надо только препараты, разрешенные Международной федерацией.

— Заканчивая жизнь в спорте, человек, случается, теряет себя. Наверняка и вы прошли через это. Посоветуйте, как вести себя на переломном моменте жизни?

— Считаю, атлетов, отдавших спорту лучшие годы, нужно трудоустраивать. Ну а уж если упал, снова поднимайся. Борись до конца и не тереби свою душу.

— Вы легко идете на контакт?

— С хорошими людьми поделиться радостью и неприятностями всегда могу. Не люблю заносчивых, сухих, жадных — с такими не общаюсь. Приятелей у меня много, а друзей нет. Когда-то меня предали, и теперь я мало кому открываю душу.

— Когда-нибудь плачете?

— Я ранимый человек, слеза быстро наворачивается.

— Коллекционируете что-нибудь?

— Нет, я не собиратель. А вот машины люблю. Скоро отремонтирую свой «раритетный» супер-«Москвич»…

— Валерий Петрович, точное время своей неудачи в Мюнхене вы помните, а то же самое об олимпийском успехе сказать не можете. Почему?

— Это было во второй половине дня, но точное время не назову. И не мудрено, счастливые часов не наблюдают!